Православное духовенство
и церковная жизнь в Российской империи

Период существования Русского государства как Российской Империи соответствует Синодальной эпохе в истории Русской Православной Церкви. После кончины Патриарха Адриана в 1700 г. новый Патриарх по распоряжению Императора Петра I не избирался. Была создана новая система управления Русской Православной Церковью. 25 января 1721 г. был издан Манифест об учреждении Духовной коллегии. 14 февраля 1721 г. Духовная коллегия, получившая название Святейшего Правительствующего Синода, была официально открыта. Президентом Синода стал митрополит Рязанский Стефан Яворский (в 1722 г., после смерти митрополита Стефана, должность президента была упразднена). В том же году Император Петр I обратился к Константинопольскому патриарху Иеремии III с ходатайством о признании восточными патриархами Святейшего Синода. В сентябре 1723 г. Константинопольский и Антиохийский патриархи особой грамотой признали Святейший Синод своим «во Христе братом», обладающим равнопатриаршим достоинством.

Согласно Основным законам Российской Империи, Синод определялся как «соборное, обладающее в русской православной церкви всеми видами высшей власти и состоящее в сношениях с заграничными православными церквами правительство, чрез которое действует в церковном управлении верховная самодержавная власть, его учредившая». В таковом качестве был признан восточными патриархами и прочими автокефальными церквами. Синод получил права высшей законодательной, судебной и административной власти в Церкви, но эту власть он мог осуществлять лишь с согласия Государя. Все постановления Синода вплоть до 1917 г. выходили под штемпелем: «По указу Его Императорского Величества».

Члены Святейшего Правительствующего Синода назначались Императором. Представителем Императора в Синоде был Обер-прокурор Святейшего Синода. До 1901 г. члены Синода и присутствующие в Синоде при вступлении в должность должны были приносить присягу, которая, в частности, гласила: «Исповедую же с клятвою крайняго Судию Духовныя сея Коллегии быти Самаго Всероссийскаго Монарха Государя нашего всемилостивейшаго».

В соответствии со статьей 42 Основных законов Российской Империи, «Император яко христианский государь есть верховный хранитель и защитник догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния». В примечании к этой статье указано: «В сем смысле Император в Акте о наследии престола 1797 г. апр. 5 именуется главою Церкви». Статья 41 Основных законов содержит определение о принадлежности Императора к восточно-православному вероисповеданию. Эта статья опирается на «Духовный регламент», завещание Императрицы Екатерины I 1727 г. и на закон от 5 апреля 1797 г. Для того чтобы у подданных не оставалось сомнений в том, что Император исповедует православную веру, закон предписывает священное коронование восходящего на престол Государя через святое миропомазание по чину православной Церкви (ст. 35). Публичное (во всеуслышание) произнесение венчаемым монархом Никео-Цареградского Символа веры (примечание к статье 36) и торжественное обещание, облеченное в форму молитвы, править и судить по заповедям Господним составляют основу обязанностей и прав Императора по отношению к Церкви.

Особое положение Русской Православной Церкви.

Статья 40 Основных законов гласила, что «первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания».

Первенство Православной Церкви выражалось, главным образом, в том, что российский Император «не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной». Закон возлагал на Императора обязанность «быть верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния». В управлении Православной Церкви верховная власть действовала непосредственно через учрежденный ею Святейший Правительствующий Синод. Однако особенность положения Православной Церкви в значительной степени корректировалось тем, что Обер-прокурор при Святейшем Синоде, прежде осуществлявший только функцию надзора за законностью синодального делопроизводства, с 1835 г. получил права министра. Благодаря этому Обер-прокурор стал посредником между Православной Церковью и верховной властью. Все дела, касающиеся православного духовного ведомства, представлялись в высшие государственные учреждения и Императору не иначе, как через Обер-прокурора, занимавшего таким образом положение подлинного министра ведомства православного исповедания.

Официально отмечались только праздники Русской Православной Церкви. В эти дни государственные учреждения и учебные заведения были закрыты, запрещалось совершать наказания по судебным приговорам. К праздничным дням в соответствии с законом были отнесены все воскресные дни в году, все двунадесятые праздники, некоторые дни памяти нарочитых святых, например день святителя Николая Чудотворца 9 мая и 6 декабря, день апостолов Петра и Павла 29 июня и др.; пятница и суббота сырной недели, четверг, пятница и суббота страстной недели, вся пасхальная неделя, время с 23 декабря по 2 января, также дни рождения и тезоименитства Государя, Государыни, Наследника престола, дни восшествия на престол и коронования.

Господствующее положение Русской Церкви выражалось в требовании законодательства, «чтобы лица других исповеданий, вступающие в брак с лицами православного исповедания, дали подписку, что не будут ни поносить своих супругов за православие, ни склонять их чрез прельщение, угрозы или иным образом к принятию своей веры и что рожденные в сем браке дети крещены и воспитаны будут в правилах православного исповедания».

Первенствующее положение Церкви нашло свое законодательное выражение также и в том, что «признавая одну себя единою истинною Церковью Христовою, принадлежность к которой является необходимым условием для спасения, не допускает для своих последователей свободы перехода из православия в иное, хотя бы христианское, исповедание и рассматривает лиц, отпавших от православной веры, как заблуждающихся, заботясь о возвращении их в православие».

Юридически предполагалось, что всякое частное лицо остается в вере, в которой оно рождено и которую исповедовали его предки. Законодательство не допускало возможности не принадлежать ни к какому исповеданию, то есть государство признавало в каждом подданном человека религиозного. По существовавшему тогда общему правилу не допускался также и свободный переход из одной признанной веры в другую. Тем самым права отдельной личности были неотделимы от прав религиозной общины. Допускался переход только в православие всем инославным и иноверным без всяких ограничений. Вместе с тем закон утверждал, что «как рожденным в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер запрещается отступить от нея и принять иную веру, хотя бы то и христианскую».

Закон предписывал православным христианам обязательное исполнение религиозных обязанностей. Каждый православный христианин должен был не менее одного раза в год исповедаться и причаститься св. Тайн. Детей необходимо было приводить на исповедь и к причастию, начиная с семилетнего возраста. Гражданское и военное начальство, как и духовное, должно было наблюдать, чтобы подчиненные неукоснительно исполняли свой христианский долг. О тех, кто не исполнял своего христианского долга в течение трех лет и не воспринимал увещевания священнослужителей, сообщалось гражданскому начальству на его усмотрение. Родители, которые не приводили детей на исповедь, подвергались особому внушению священноначалия и замечанию от местных гражданских властей.

Привилегированность Православной Церкви выражалось также в принадлежавшем ей исключительном праве проповедования своего вероучения. «В пределах государства одна господствующая Православная Церковь имеет право убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию ея учения о вере. Духовныя же и светские лица прочих христианских исповеданий и иноверцы строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести не принадлежащих к их религии; в противном случае они подвергаются взысканиям, в уголовных законах определенных». Отсюда следует, что духовенству и мирянам иных конфессий и религий было запрещено обращать в свою веру православных, а всякое отпадение от православия считалось незаконным, а совращение из него преступным, против которых принимались как предупредительные меры, так и меры уголовного преследования. Если отпадение от православия не было наказуемо в уголовном порядке, то совращение из него предусматривало суровые наказания. Так, за совращение в инославие (католичество, протестантизм) виновный приговаривался к лишению всех прав и ссылке в Сибирь, за отвлечение в иноверие (ислам, буддизм, иудаизм, язычество) предусматривались каторжные работы на срок от 8 до 10 лет.

В начале XX в. в Русской Православной Церкви было: более 100 епископов, свыше 50 тыс. (54 923 на 1914 г.) приходских храмов, около 100 тыс. (117 915 на 1914 г.) белого духовенства, включая священников, диаконов и причетников, около 1 000 (953 на 1914 г.) монастырей, свыше 90 тыс. (94 629 на 1914 г.) монашествующих, включая послушников и послушниц. Количество церквей за последнее царствование (Императора Николая II) увеличилось на 10 тысяч, составив к 1917 г. 57 тысяч, а количество монастырей более чем на 250 (к 1917 г. их было 1025). Как свидетельствуют статистические данные всероссийской переписи населения 1897 г., лица православного исповедания составляли 67% населения страны. Общее число православных верующих к 1914 г. исчислялось в 98 363 874 чел.

За время царствования Императора Николая II было прославлено больше святых, чем за все предыдущие царствования. По личному почину Государя был канонизирован преподобный Серафим Саровский. Его канонизация стала началом прославления множества русских святых. Среди них — святитель Иоасаф Белгородский, святая благоверная княгиня Анна Кашинская, священномученик Ермоген, Патриарх Московский и всея Руси, святитель Иоанн Тобольский, преподобная Евфросиния Полоцкая. Одновременно строилось много церквей и монастырей.

Духовенство считалось привилегированным, почетным сословием в России во все периоды ее истории. Православное духовенство делилось на черное (все монашествующие) и белое, причем к последнему принадлежали как собственно священнослужители (протопресвитеры и протоиереи, пресвитеры, иереи, протодиаконы и иподиаконы, а также причетники в звании псаломщиков), так и церковнослужители (пономари, дьячки и т.д.). Поскольку черное духовенство в качестве отрекшихся от мира монахов не могло иметь собственности, не имело потомства, либо прекращало всякие гражданские связи с детьми, родителями и всеми родственниками, а вступающие в монашество лица высших сословий не могли пользоваться никакими сословными привилегиями, говорить о духовенстве как о сословной группе можно, прежде всего применительно к белому духовенству.

В XVIII в. материальное положение приходского духовенства в деревне было лишь не намного выше, чем у зажиточных крестьян, а в городе было сопоставимо с положением низшей части чиновничества и основной массы посадских (за исключением клира кафедральных соборов и, разумеется, придворного духовенства). В это же время закрепилась практика (формально не узаконенная никаким гражданским уложением или церковным каноном) фактического наследования церковных приходов, когда епархиальный архиерей при уходе “на покой” приходского священника закреплял, по прошению последнего, место за его сыном или зятем. В результате получить приход претендент чаще всего мог путем женитьбы на священнической дочери, для чего в духовных консисториях велись даже списки невест и желающим давались рекомендации. В это же время окончательно утвердился принцип необходимости духовного образования для занятия священнослужительской должности, закрепленный в Духовном регламенте.

Духовенство с самого начала было свободно от государственных налогов, прежде всего, от подушной подати, рекрутской (с момента ее учреждения и вплоть до введения всеобщей воинской повинности), а с 1874 г. – воинской повинности и от воинского постоя. Но свобода священнослужителей (священников и диаконов) от телесного наказания была провозглашена лишь в 1747 г.

Лица духовного звания были лишены права владеть крепостными (до секуляризации это право осуществляли корпоративно монастыри, архиерейские дома и даже некоторые церкви), но за священниками, перешедшими в духовенство из дворян, а также получившими ордена, это право признавалось. Духовенство могло владеть ненаселенными землями и домами. При владении домами для духовных лиц существовало одно ограничение: в этих домах нельзя было размещать трактирные и питейные заведения. Духовные лица не могли заниматься подрядами и поставками и выступать поручателями по ним. Вообще лицам духовного звания было запрещено заниматься “несвойственными им” торговыми промыслами, влекущими за собою причисление их к торговому разряду (т.е. запись в гильдии и цехи). Это запрещение шло в том же ряду, как и запрещение духовенству посещать “игрища”, играть в карты и т.п.

Принадлежность к духовному сословию усваивалась при рождении и при вступлении в ряды белого духовенства из других сословий. В принципе, закон разрешал поступление в духовенство лицам всех сословий, кроме крепостных, не получивших увольнительной от своих владельцев, но лица податных сословий могли вступать в ряды духовенства только при удостоверении местного епархиального начальства о недостатке лиц духовного звания для замещения соответствующей должности, при “одобрительном” поведении и при наличии увольнительного свидетельства от крестьянского или городского общества. Переход в белое духовенство лиц дворянского сословия вплоть до начала XX в. для России был нехарактерен, но эта практика была довольно распространена на Украине. Дети священно-церковнослужителей наследовали их сословную принадлежность и не должны были при достижении совершеннолетия избирать себе род жизни, но остающиеся при отцах до 15-летнего возраста без отдачи в духовные училища и соответствующего обучения или исключенные из духовных училищ за непонятливость и леность исключались из духовного звания и должны были избирать себе род жизни, т.е. приписаться к какой-либо общине податного сословия – мещанской или крестьянской – или записаться в купцы. Избирать себе род жизни должны были и дети священно- церковнослужителей, добровольно уклоняющихся из духовного сословия. Для “излишних” детей духовенства периодически устраивались так называемые “разборы”, при которых дети священно-церковнослужителей, нигде не записанные и никуда не определенные, отдавались в солдаты. Эта практика окончательно прекратилась лишь к 60-м годам XIX в.

Дети духовенства имели право (а первоначально это право означало и обязанность) на получение образования в духовных училищах. Выпускники духовных семинарий и духовных академий могли пожелать избрать для себя светскую карьеру. Для этого они должны были уволиться из духовного ведомства. Рожденные в духовном звании при поступлении на гражданскую службу пользовались правами, одинаковыми с детьми личных дворян, но это касалось лишь священнослужительских детей. При поступлении – добровольно или по разборам – в военную службу дети духовенства, окончившие среднее отделение семинарии и не уволенные из семинарии за пороки, пользовались правами вольноопределяющихся. Но для лиц, добровольно сложивших с себя священный сан и желавших поступить в гражданскую службу, такое поступление было запрещено для священников в течение 10 лет после снятия сана, а для диаконов – 6 лет.

На практике наиболее распространенным вариантом перемены сословной принадлежности для детей духовенства в XVIII – начала ХIХ вв. было поступление в гражданскую службу в канцелярские служители до достижения первого классного чина, а позднее – в университеты и другие учебные заведения. Запрещение в 1884 г. выпускникам семинарий поступать в университеты значительно ограничило этот путь сословной и социальной мобильности духовенства. В то же время большая открытость духовных учебных заведений (по уставам 1867 и 1884 гг.) для лиц всех сословий способствовала, как и формальное запрещение наследования приходов, большей открытости духовного сословия.

Жены духовных лиц усваивали их сословную принадлежность и сохраняли ее после смерти мужей (до вторичного брака). Лица, принадлежавшие к православному духовенству, подлежали суду духовного ведомства.

Доказательствами принадлежности к духовному сословию были метрические свидетельства, клировые ведомости, составляемые в консисториях, а также ставленнические грамоты.

Специальной корпоративной сословной организации духовенство не имело, если не считать зачатков такой организации в виде епархиальных съездов и попыток ввести в 60 – начале 80-х гг. XIX в. выборность благочинных. Наследуемая при рождении, принадлежность к духовному сословию сохранялась при достижении совершеннолетия только при поступлении на священно-церковнослужительскую должность. Принадлежность к духовному сословию могла сочетаться с прирожденными или полученными (например, по ордену) правами дворянства и почетного гражданства.